Помянули Степу Пичугина, которого сами похоронили. Не хотели, чтобы похоронщики его, как других бойцов, до белья раздевали. Закопали в комбинезоне, завернув в плащ-палатку. Без мучений парень умер, четыре пули насквозь пробили спину и грудь. Нового стрелка-радиста искать было некогда. Знали, что завтра наступление. Уговорили бойца из десантников. Парня посмышленее, чем-то на Степу похожего. Тот согласился, а с командиром взвода мы договорились, хорошо выпив вместе. Спали усталые. А утром вступили в бой на прежних должностях. Антон Таранец — ротным, а я командиром взвода. Долго нам еще придется в этом качестве воевать. Свою судьбу никто не знает.
На рассвете двадцать пятого июля форсировали речку Оптуху. Я тогда еще не знал, что танковая армия Рыбалко передана в связи с осложнением обстановки на другой участок. Наступали своими силами. С десантом на броне, в сопровождении самоходок СУ-122 и грузовиков с пехотой. С маху пробили брешь в обороне, оставив несколько танков, взорвавшихся на минах и подбитых артиллерией. Мой взвод состоял из двух «тридцатьчетверок». Старшина Фогель оставался при штабе бригады, а я вместе с новой машиной получил нового командира, младшего лейтенанта, которого не успел запомнить даже по имени. Такая жизнь на войне, особенно в наступлении. Люди быстро уходят. Многие — навсегда.
Мы влетели в бой между станциями Становой Колодезь и Стишь. С пологого холма и рощи у подножия стреляли противотанковые пушки и минометы. Сразу подбили «тридцатьчетверку» и легкий Т-70. Грузовики остались позади, а подкрепленный отремонтированными танками батальон пошел с двух флангов в атаку. У нас было тринадцать танков, из них три — легкие Т-70. Таранец шел метрах в семидесяти впереди меня.
Нас не надо было учить, как двигаться под огнем. Неслись на хорошей скорости, делая зигзаги и непрерывно стреляя на ходу. Снаряд попал в моторную часть «тридцатьчетверки» моего взвода. Она сразу остановилась и задымила. Начал выскакивать экипаж. Я еще успел подумать, хорошо, что в моторную часть. Люди уцелеют. Но немцы думали иначе. Крупнокалиберный пулемет свалил одного, второго танкиста. У меня не было возможности оглядываться назад.
— Федотыч, дорожка!
Ударил дважды с короткой остановки по ближнему орудию, 75-миллиметровой гадюке, скрытой в орудийном окопе. Попал, нет — непонятно. Завеса пыли и дыма. Взорвался Т-34 командира третьего взвода. Сдетонировал боезапас. Сорвало башню, выкинуло через круглое отверстие кучу обломков, мятых гильз, горящего тряпья и что-то похожее на останки человеческих тел.
— Федотыч, газу!
Старый механик-водитель летел и так на полной скорости, успевая делать зигзаги. Снова «дорожка», то бишь короткая остановка. До пушки оставалось метров сто семьдесят. Попал точно. На этот раз летели чужие обломки и чужие останки тел. Аккуратно обложенное мешками с песком гнездо крупнокалиберного пулемета раздавили с маху. Зашли с тыла к следующему орудию. Тягач, ломая деревья, ушел из-под выстрела в низину. Таранец, опережая нас, раздавил пушку и расстрелял из пулеметов грузовик-тягач. Четвертую пушку тоже добили и остановились.
У заряжающего Лени Кибалки круглые, ошалелые от напряжения глаза. Федотыч заглушил мотор. Объяснил, что все кипит, и, запрокинув голову, глотал воду из пятилитрового бачка. Вчетвером выпили весь бачок. Потом закурили. В роте осталось четыре танка. В который уже раз? Обычно воюем до одного-двух танков, потом переформировка. А сейчас за неполные три недели уже несколько раз присылали отремонтированные танки, но бригаду из боя не выводили. Вот он, Орел, совсем рядом. Как тот локоть, который близок, но не укусишь. Немцы держат позиции крепко. Знают, что потеряют Орел и Белгород — посыплется фронт.
В одном-другом месте наши добивали очаги обороны. Антон Таранец и я, единственный уцелевший командир взвода, ждали команды от Колобова. Ротный уже намекнул, что после переправы и боя осталось мало снарядов. Но комбат знал, сколько снарядов мы выпустили. Прикинул, что полуторный запас еще далеко не иссяк. Воевать есть чем, хотя обещал, что привезут дополнительные боеприпасы и горючее.
Из-под перевернутой пушки выполз, волоча ноги, немецкий артиллерист в майке-безрукавке и пропитанных кровью штанах. Кто-то из бойцов сходил, глянул и, вернувшись, сообщил:
— Готов фриц. Ниже пояса все переломано. Добить?
— Не надо, пусть сам умирает, — отозвался Антон.
Торопливо перекусили консервами и сухарями. Понемногу скапливалась пехота. Подошли остальные танки батальона. Пехоты было много. По привычке она старалась держаться ближе к танкам. Но если десяток танков можно было укрыть среди деревьев, то пятьсот-шестьсот пехотинцев явно демаскировали нас. Командир стрелкового полка, молодой майор, приказал отвести роты в сторону и замаскироваться. Ждали приказа. Высоко прошли девять штук тяжелых бомбардировщиков «дорнье» в сопровождении истребителей. Нас они не заметили или имели другую цель. Покуривая, подсчитывали, сколько километров от станции Стишь до Орла. Кто-то рассудительно заметил, что станция в руках у немцев, да и в районе Станового Колодезя идет стрельба. О штурме Орла еще рано говорить.
Пришел приказ выбить немцев из разъезда перед станцией Стишь. Нас обругали за медлительность, хотя всего час назад имелся другой приказ — стоять на месте. Сообщили, что на полустанке скопилось несколько отступающих эшелонов. Задача стрелкового полка и нашего батальона — захватить по возможности больше исправной техники и вагонов с военным имуществом. На вопрос, какая защита полустанка, ответили уклончиво и снова поторопили. Я понимал эту спешку. Восемьдесят километров до Орла мы пробивали две недели, а тут всего ничего осталось. Один хороший удар — и мы в городе.
Колобов послал в разведку легкий танк Т-70 и мотоцикл. Не дожидаясь результатов, двинулись вперед. Нас раздраженно понукали из штаба корпуса. Чего топчетесь? Через полчаса встретили возвращавшийся Т-70. Командир танка, обозленный на все старшина, сказал, что на полустанке понатыкано зенитных орудий. Мотоцикл разбили, экипаж погиб, а танк повредили осколками. Он тыкал пальцами во вмятины на борту. Колобову надоело слушать выкрики старшины.
— Хватит трещать! Обстреляли его — вот невидаль! Давай рассказывай, как там дорога.
Старшина козырнул и, успокаиваясь, толково и быстро доложил результаты разведки. Мы немедленно двинулись в сторону полустанка. На переезде успели разглядеть замаскированную пушку, расстреляли ее, но один из танков влетел на мину. Разбило ходовую часть. Наступления по-тихому уже не получалось, и мы, разделившись на две группы, рванули с десантом на броне вперед. Наша рота шла прямо по полю, опасаясь мин. За деревьями разглядели замаскированную батарею полевых орудий старого образца. Помогла пехота. Выгрузили из «студебеккера» несколько минометов и открыли огонь. Мин не жалели. Мы проскочили под прикрытием железнодорожной насыпи, раздавили две легкие зенитки, которые все же успели вывести из строя Т-70 старшины-разведчика.
Обещанных эшелонов на полустанке не оказалось, но десятка четыре вагонов и открытых платформ ждали эвакуации. На нескольких платформах стояли поврежденные танки и самоходные орудия, которые везли на ремонт. Стреляли по ним почти в упор, особенно в два «тигра». Бензин из машин немцы, в основном, слили, но танки горели хорошо. Кое-где ухали оставленные в спешке снаряды.
Из-за насыпи по нам ударили из гранатомета. Как я разглядел, из знакомого мне Р-39, которым мы пытались взорвать дот. Невзрачное короткое ружье, на треноге, могло пробить кумулятивной гранатой нашу броню на расстоянии ста метров. Мы не стали рисковать и всадили в гранатометчиков целый диск, а затем осколочный снаряд. Вторая и третья рота били по вагонам с другой стороны. Пехота охватывала полустанок широким полукольцом. Между вагонами бежали, пригнувшись, несколько немцев. Кругом стреляли, и они не знали, в какой стороне искать спасения. «Тридцатьчетверка» встретила их пулеметным огнем, кого-то успели свалить, остальные нырнули под платформы.
Забыв о приказе сохранять трофеи, ударили в цивильный европейский вагон, блестевший зеленым лаком. Выбило товарную дверь. На шпалы посыпались тюки. Это были связки меха и кожи. Дальше! На открытой платформе маялись возле счетверенной зенитной установки несколько солдат. Ну, держитесь, сволочи! Снаряд, выпущенный сгоряча, прошел мимо. Расчет смахнули из пулеметов. Вторым снарядом разнесли установку, раскидав стволы и коробки с патронными лентами в стороны.
Потом нас едва не угробили братья-славяне из второй роты. Врезали снарядом по цистерне с бензином. Она оказалась полупустая и рванула не хуже бомбы. На нас обрушился огненный дождь. Федотыч пошел напролом, раздавил двух горевших убегающих немцев, свернул разводную стрелку и выскочил на широкий пятачок. Пламя, шипя, сжирало краску, боевое отделение наполнилось дымом. Сбили огонь трофейными огнетушителями, которые возили с прошлого боя.
